В Закарпатье медики выбросили цыгана на дороге, как собаку, и уехали

В Закарпатской области медики, выписав немощного пациента из больницы, даже не позаботились доставить его домой...

Событие в селе Вербовец взбудоражило весь Виноградовский район на Закарпатье. Шутка ли — врачей скорой помощи обвинили в том, что они привезли умирающего цыгана на окраину села, положили на обочине и… уехали. И только на обратном пути, случайно встретив другого рома, предупредили об оставленном на траве человеке. Подобное обращение с больным возмутило жителей табора, а изложенные в прессе подробности инцидента вызвали большой резонанс.

Сами медики обвинения в свой адрес категорически отрицают…

«Больной на прощание поблагодарил фельдшера и даже обнялся с ним!»

— Вы можете себе представить: «скорая» останавливается на окраине села, выгружает человека на обочине и уезжает? — недоумевает начальник управления здравоохранения Виноградовской райгосадминистрации Игорь Борисенко. — Это же абсурд! По данному факту была создана комиссия, которая опросила фельдшера и водителя «скорой», врачей пульмонологического отделения, где лежал пациент Евгений Матей. Все они утверждают противоположное: больной сам попросился домой (есть его подпись), до «скорой» его подвезли на специальном кресле, в машину он зашел сам, сам из нее и вышел на окраине села. Поблагодарил фельдшера и даже обнялся с ним, после чего в сопровождении кого-то из цыган пошел в табор. Я как начальник управления здравоохранения не заинтересован что-то скрывать или кого-то покрывать. Если бы такой возмутительный факт действительно имел место, виновные понесли бы соответствующее наказание. Но пока я не вижу каких-либо грубых нарушений…

Скандал вспыхнул после публикации в виноградовской районной газете «Чорна гора». Председатель сельсовета Вербовца Валентин Локовци, помогавший хоронить умершего рома, в эмоциональной форме описал журналистам факт доставки еще живого пациента из больницы. Однако, как только в село зачастили проверяющие, он был уже не столь категоричен.

*Неофициальный староста табора Александр Вароди: «Если бы «скорая» не встретила другого цыгана, Матей, возможно, так и умер бы вот здесь, на обочине»

— Сам я не видел, как Матея оставляли на обочине, — говорит Валентин Локовци, — лишь слышал от других. Цыгане рассказывают, что подобрали его на дороге и отнесли в табор. Поступок врачей, возможно, связан со статистикой. Ведь если человек умирает в больнице, это портит показатели смертности. Совсем другое дело — если дома. Поэтому я как председатель села возмущен тем, что подобные вещи допускаются, но лично все-таки не видел… Мы еще с похоронами наморочились: нужно было отвезти тело на экспертизу, а никто не хотел. Еле самосвал нашли. Потом комиссия к нам приезжала, спрашивают: «Для чего вы давали интервью? Если бы не дали — ничего не было бы». Но я сообщил то, что знал, и то, что мне сказали другие. Так же и вам рассказываю…

Сельсовет объединяет два села — Черный Поток и Вербовец, в которых расположено по табору. Однако если цыгане из Черного Потока — это зажиточные селяне, которые ездят на заработки, живут в добротных домах и передвигаются на хороших машинах, то вербовецкие — бедные как церковные мыши. Между собой два табора практически не общаются. В Вербовце недолюбливают цыган, которые хоть и не воруют, однако, по утверждению селян, обманывают, надоедают попрошайничеством, рожают детей, которых не воспитывают, и постоянно требуют материальную помощь. Табор расположен за селом, фактически в лесу. От обочины сельской, страшно разбитой дороги (где, как утверждают цыгане, и лежал больной Матей) до первых хат около километра. Туда ведет грунтовая дорога, по которой вполне можно проехать, если не бояться загрязнить транспорт. Однако после дождя к табору подъедет разве что полноприводная машина. В день, когда привезли Матея, было сухо.

Евгению Матею, смерть которого вызвала такой резонанс, было 53 года. За свою жизнь он несколько раз попадал в тюрьму, о чем «ненавязчиво» мне сообщали практически во всех официальных инстанциях (будто это имеет какое-то отношение к делу — не хватало только, чтобы качество медицинской помощи зависело от социального состояния, этнического происхождения или особенностей биографии пациента). В таборе остались родственники умершего.

Сам табор производит удручающее впечатление. Двенадцать низеньких глиняных хаток, крытых брезентом, рубероидом и даже простой пленкой. Большинство имеют размер три на два метра, в них помещаются лишь две кровати с маленьким столиком. Вместо печи — перевернутое вверх дном корыто с прикрепленным жестяным дымоходом. В каждой хате живут по три — пять человек. Всего здесь 42 жителя, из которых

14 детей. На протяжении 40 лет в таборе вообще не было света. Лишь несколько лет назад, когда сюда из Ужгорода переселился Александр Вароди (единственный в таборе ром, умеющий грамотно написать заявление или обращение), от дороги протянули электрическую линию. Табор неоднократно поднимал вопрос о переселении ближе к селу и главной дороге. Два года назад цыганам пообещали подходящий участок с условием, что они расчистят его от строительного мусора и сорняков. Но когда работа была сделана, землю отдали местному священнику под сельскохозяйственный участок.

«Матей говорил: «Я подписал в больнице какую-то бумагу, но что там — не знаю»

Сразу после приезда меня окружила толпа ромов с детьми, которая наперебой начала жаловаться на жизнь и рассказывать о своих проблемах. Вычленить из этого словесного потока то, что имеет отношение к Матею, оказалось непросто.

* «Я как начальник управления здравоохранения не заинтересован что-то скрывать или кого-то покрывать, — уверяет Игорь Борисенко. — Если бы такой возмутительный факт действительно имел место, виновные понесли бы соответствующее наказание»

— Это произошло в субботу после обеда, — эмоционально рассказывает Александр Гоньов. — В центре села остановилась «скорая», из ее окна ко мне обратился врач: «Там возле дороги лежит ваш Матей. Нужно его забрать». «А почему вы не отвезли его в хату?» — спрашиваю. «Нет времени, нам нужно возвращаться». И поехали. Я был на велосипеде, приехал к мостику, от которого начинается грунтовка, и нашел Матея. Он лежал на траве совсем опухший, рядом какие-то таблетки. Тогда я быстро съездил в табор, позвал четырех человек, и мы на одеяле отнесли Матея домой…

— Он еще жил до вечера воскресенья, разговаривал с нами, — включается в разговор шурин Матея Николай Форкош. — Говорил: «В больнице мне дали какую-то бумагу, я подписал, но что там — не знаю. Потом сделали укол, от которого очень пекло». Это ему, наверное, наркотик какой-то вкололи, чтобы не болело…

— Отец лежал в больнице последние полгода, — добавляет дочь Евгения Матея Магдалина. — А на выходные иногда приезжал домой. Мы с мужем навещали его в больнице несколько раз. В таборе отец построил маленькую хату, куда мы его и положили. Ходить он уже не мог, лишь ползал. Но еще разговаривал. «Мне такой укол сделали, что уже ничего не болит», — говорил. «Как не болит? Ты же весь опух!» «Ничего не болит. Врачи сказали, что «скорая» уже не приедет, я вылечусь…» Но он знал, что умрет. Так и произошло. В воскресенье вечером отец умер. У него много болезней было — туберкулез, бронхит, цирроз…

Похоронить умершего оказалось целой проблемой. Два дня цыгане безуспешно искали в селе главврача сельской амбулатории, чтобы получить соответствующее разрешение. И только когда Александр Вароди позвонил заместителю начальника областного управления здравоохранения, дело сдвинулось с мертвой точки — в табор приехали милиционеры, выписавшие направление на судмедэкспертизу. Везти покойника в райцентр никто не хотел, еле удалось уговорить водителя самосвала, который за 200 собранных в таборе гривен согласился отвезти тело в кузове. Назад его привезли в телеге. Родственники сколотили из нескольких досок нехитрый гроб, сделали из акациевых веток крест и похоронили умершего на краю сельского кладбища. Сейчас его могила зарастает травой… Все, что оставил на этом свете Матей, — крохотная глиняная хатка с покрытым линолеумом земляным полом, низким потолком и кроватью вдоль стены. Сделать снимок интерьера этого жилища не удалось, ведь, чтобы камера схватила «картинку», нужно хотя бы несколько метров свободного пространства.

— Его выбросили на дороге, как собаку, — возмущается неофициальный староста табора Александр Вароди. — Если бы «скорая» не встретила другого цыгана, Матей, возможно, так и умер бы на обочине. Ну разве можно так издеваться над умирающими? Ведь мы такие же люди, как и все, у нас тоже есть сердце и душа. Неужели нельзя было позвонить нам, в сельсовет или амбулаторию? Мы бы вышли, встретили, сделали все по-человечески…

«Если не отпустите домой, выброшусь из окна»

Для изучения обстоятельств инцидента управление здравоохранения Закарпатской облгосадминистрации создало специальную комиссию, которая на днях завершила служебное расследование.

— Я считаю, что изложенные в районной газете факты, с которых все и началось, — это субъективное мнение и предположения человека, не имеющего отношения к медицине, — говорит председатель комиссии, заместитель начальника отдела организации лечебно-профилактической работы областного управления здравоохранения Ольга Чемет. — Имеется в виду председатель села Вербовец. Потому что по официальным документам все было по-другому. Комиссия изучила всю первичную медицинскую документацию — историю болезни, журнал транспортировки больных, акт судмедэкспертизы, опросила врачей, фельдшера и водителя, главврача сельской амбулатории, встретилась с председателем сельсовета. В документах четко зафиксировано, что Евгений Матей сам хотел вернуться домой, есть его подпись. Свидетели говорят, что он даже угрожал: «Если не отпустите домой, выброшусь из окна». С октября прошлого года больной находился в стационаре пять раз, и, по словам персонала, за все это время родственники ни разу не навестили его. Фельдшер и водитель утверждают, что Матей сам вышел из «скорой» на окраине села и с помощью знакомого пошел в табор. Так почему мы должны верить сельскому председателю, а не врачам?

Кстати, статистика смертности, о которой говорит председатель сельсовета Вербовца, тут ни при чем. Потому что не имеет значения, где человек умирает — в стационаре, на улице или дома, информация все равно фиксируется в том месте, где он был зарегистрирован. То есть какие больничные показатели можно было испортить, если бы больной умер в больнице? Никаких. И еще одно: когда человек выписывается из стационара, ему должны просто выдать справку, а вовсе не обязаны везти домой. Просто врачи понимали, что пациент тяжелобольной и сам не пойдет. Можно поставить вопрос по-другому — почему «скорую» отправили не по назначению, ведь это не был вызов к больному. Но такой подход был бы негуманным…

Несмотря на то что комиссия изучала обстоятельства инцидента две с половиной недели, некоторые принципиальные нюансы остались или невыясненными, или же были интерпретированы довольно своеобразно. Во-первых, не может не вызвать удивления тот факт, что выезжавшая в село комиссия так и… не побывала в таборе и не встретилась с ромами. Которые, кстати, до сих пор настаивают, что «скорая» оставила Матея на обочине. Смысла наговаривать на врачей у цыган нет — они не получат за это льготы или материальную помощь. Позицию комиссии ее председатель объяснила так: «Это не в нашей компетенции. Мы изучали лишь то, что относится к медицинской отрасли. Но вы, как журналист, имеете право выслушать все стороны, провести журналистское расследование…» Во-вторых, непонятно, как врачи, выписывая умирающего пациента, не согласовали это ни с его родственниками, ни с сельсоветом, ни даже с главврачом сельской амбулатории. Ольга Чемет прокомментировала данный факт следующим образом: «У врачей такое не прописано в обязанностях». Наконец, вызывает сомнения утверждение, что место смерти пациента для больницы не имеет никакого значения. В неофициальных разговорах медики говорят, что количество умерших в стационаре ежегодно подытоживают, и, если показатели возрастают, персонал, мягко говоря, не гладят по головке. Интересно, что напротив главного входа в управление здравоохранения облгосадминистрации висят информационные стенды, в том числе со статистикой смертности в стационаре, которая за последние годы на Закарпатье неуклонно идет вниз. Любопытная деталь: за последние девять лет ни один ром из табора не умер в больнице — все дома. Хотя некоторые перед смертью лечились в стационаре…